Попалось где-то у архимандрита Софрония (Сахарова): «Благодать приходит в сердце, которое исстрадалось». Кажется в одном из писем иеромонаху Димитрию (Бальфуру) пишет... А у апостола Павла не просто попалось — раз за разом читаю и перечитываю: «Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше» (2Кор.1:5)...
 |
|
Фото: архиепископ Вологодский и Великоустюжский Максимилиан |
И вот в субботу, за всенощным бдением, на полиелее смотрю на икону святителя Григория Паламы и думаю об удивительной его жизни, том Фаворском свете, природу которого он так премудро изъяснил и в котором пребывал сам — изменяясь, просветляясь, «устремляясь горе». В какой же благодати он жил! И словно какое-то острие кольнуло сердце: но как же он тогда и исстрадался!
Да и не только он, а и вообще любой из тех, кто со временем из раба соделался другом Божиим, Его угодником, Ему, насколько возможно это для человека, уподобился. О ком бы ни говорили мы: о мучениках и страстотерпцах, о святителях и преподобных, о праведных женах и Христа ради юродивых, всем им пришлось пострадать. Просто страдания эти были очень различными: иногда телесными, иногда душевными, доставляемыми иногда от неблагонамеренных людей, а иногда от бесов, злобных и бесчеловечных.
Но никто, решительно никто, как говорит преподобный Исаак Сирин, «не восходил на небо, живя прохладно». И из того познавалось и познается, свидетельствует он же, что человек особенно промышляем от Бога, когда Господь посылает ему непрестанные печали. И еще к этому прибавляет авва Исаак, что нет другого пути приближения ко Христу, кроме пути скорбей.
Вот только что чудно: пишет он обо всем этом с радостью, а не с грустью, точно празднует и ликует. Ну не может же быть, чтобы он не чувствовал, как жало печали уязвляет его сердце! Не чувствовал бы, не писал бы так точно и так мудро о страстях уныния и отчаяния. Не может быть, чтобы не удручала его совсем слепота, которая отняла навсегда способность чтения Священного Писания и творений других отцов!
И иные святые — ведь и им всем как доставалось в этой жизни! Но если водворялся вечером плач, то «заутра» следовала радость (Пс.29:6). Радость... Откуда рождалась она? Не из понимания ли той истины, о которой так убедительно говорит святой Исаак? Не из ее ли всем существом разумения, всей душой усвоения? Наверное, так оно и есть.
Вот только снова чудно: и мы ведь его «Слова подвижнические» читаем, и «Душеполезные поучения» преподобного аввы Дорофея, и «Лествицу», и Новый Завет тем более. И все вроде бы знаем. В чем же дело-то? Почему нас скорби не радуют, а печалят, если они — лекарство, подаваемое рукой искуснейшего и мудрейшего Врача? Почему такое отличие между нами и святыми? Потому что они святые, а мы грешные? Но ведь и они, и мы — люди, по всему подобные друг другу, с примерно одинаковыми, как говорят теперь, «стартовыми» условиями.
Не раз мне приходилось бывать в различных лечебницах — не духовных, а обычных, земных. И случалось видеть, как одни больные радовались операции или процедуре, могущей им помочь. А другие готовы были драться с врачом, лишь бы только избежать той боли, без которой исцеление оказывалось недостижимым. И вот, кажется мне, что так же и мы отличаемся от святых, когда изнемогаем от того малого, что попускает нам потерпеть Господь. Сдираем пластырь, отталкиваем заботливую руку, бежим из больницы куда-то в ночь — в холод, дождь, темноту.
Дивно ли, что так трудно приходится нам? Господь борется за каждую душу, за каждого человека — со страстями его борется, с дьяволом, с ним самим. Святые в этой борьбе за самих себя воевали с Господом на одной стороне. А мы слишком часто воюем... с Ним.
Так хочется, чтобы закончилась эта борьба, так хочется решиться наконец не перед кем-то — перед Ним — капитулировать. Принять без ропота, без нелепого, беспорядочного сопротивления все то, что Он для нас приготовил, смириться, подклониться под тяжкое иго скорбей. И вдруг, неожиданно для самих себя почувствовать скрытую в них радость. Им скрытую...