Во все времена можно услышать: «Вот раньше было не так…». Так как же было раньше? Мне бы хотелось сказать о своем опыте осознания греха.
Оглядываясь назад, на первые шаги воцерковления, я с удивлением обнаруживаю, что многие грехи выковыривала из себя через силу, как бы не осознавая, что это — грех. Первое раскаяние приходит о том, что давит на совесть. Только почему не все грехи давят на совесть? Чем больше я смотрю вокруг, тем больше понимаю, что такова наша жизнь сейчас: грех стал неотъемлемой частью жизни, уже не вызывающей удивления или недоумения.
Мы спокойно рассуждаем о том, что «надо идти по головам, делать карьеру», «сейчас не самый подходящий момент рожать», «муж не ценит меня, я встречаюсь с другим, чтобы почувствовать себя желанной». И мы понимающе киваем, ведь это — нормально, ведь мы «цивилизованные люди». Мы кричим о правах личности, о том, что заслуживаем большего, о том, что мы не должны соглашаться на компромисс, что должны добиваться уважения к себе, требовать, брать самое лучшее, ведь живем один раз…. Так чего же мы стоим на самом деле? Мы, которые говорим детям: «Ты можешь, наконец, помолчать?! Будешь так себя вести — ничего не куплю!», удивляемся, что они не уступают место старикам, не стремятся радовать нас, не боятся наказания.
Кого удивишь сейчас «гражданским браком»? Ведь это нормально: нужно проверить, сможем ли мы ужиться вместе, и зачем обременять себя ответственностью раньше времени… Мы не говорим «блуд, смертный грех», мы говорим «разумное решение, сейчас это очень популярно». Изначально неуверенные в том, что имеем достаточно любви и терпения, чтобы ужиться с избранником, мы легко находим оправдания. Общество нас поддерживает. А значит, всё в порядке. Многие матери сами посоветуют неразумной дочери сделать аборт в 16 лет, чтобы «не испортить себе всю жизнь и планы». И никто не вспомнит здесь о том, что это дикий, кричащий плод распущенности современного общества — тот факт, что мы не удивляемся, узнав о беременности юной девушки! Нет, нас уже не удивляет, что отец и сын общаются друг с другом матом, что молодая симпатичная женщина с налившимся уже круглым животиком, затягивается сигаретой. Молодые парни с высокомерным видом идут в спортзал и, рассматривая себя в зеркале, ухмыляются: «Да со мной любая пойдет». Так чего мы стоим на самом деле?
Ошеломляющим для меня открытием стало вдруг понимание того, что грех стал нормой — настолько твердой, укоренившейся нормой, что и в голову не приходит испытывать за него стыд, «все ведь так живут». Как говорила Блаженная Матрона: «Каждая овечка будет подвешена за свой хвостик. Что тебе до других хвостиков?». Однако, дело даже не в том, что мы ровняем себя с другими, а в том, что уже не видим греха, не чувствуем и не осознаем его. Мы начинаем готовиться к первой исповеди и думаем: «Ну а что я такого сделал? Не убил же никого». И как сложно даются первые настоящие, а не чисто формальные раскаяния. Как сложно достучаться до заледеневшего сердца, которое живет в уверенности, что все в порядке, потому что «ведь миллионы людей не могут ошибаться». Не каждый коллега остановит свою речь о том, как плох начальник; не каждый мужчина откажется от близости с женщиной, которая говорит: «Мне не нужны серьезные отношения»; не каждая женщина скажет: «Буду рожать».
Так где грань между грехом и нормой? Когда стерлись четкие грани чести, уважения и достоинства, на которых должны быть основаны цивилизованные человеческие отношения? Стоит ли обращать внимание на общество, которое сдалось в рабство страстей, увязает в вопиющих безумиях и страдает от скуки? Или же стоит прийти к вечным ценностям, которые никто не отменял, не извращал и не приспосабливал к новым веяниям...?
Екатерина Кулешова