Первоначально покаяние и исповедь были экстраординарным явлением в христианской общине, которая сознавала себя как общество святых. Всякая небольшая нечистота врачевалась личным покаянием перед Богом, а публичному покаянию в Церкви подлежали серьезные проступки: отречение от Христа во время гонений, уклонение в ересь, убийство, прелюбодеяние или блуд, чародеяние, разбой и т. п. За публичной исповедью следовала определенная покаянная дисциплина.
Впервые упоминание об исповеди как особой форме гласного покаяния встречается в новозаветных Писаниях:
Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего… и если он соделал грехи, простятся ему (Иак. 5, 14–15). Этот текст говорит об исповеди и покаянии как о действии, происходящем внутри церковной общины, и об исповеди перед священниками: «призовите пресвитеры церковные…»
«В Церкви исповедуй грехи свои и не приступай к молитве с дурной совестью. <…> В день Господень, собравшись вместе, преломите хлеб и благодарите, исповедавши наперед прегрешения ваши, дабы чиста была жертва ваша», — говорится в другом древнецерковном памятнике (Дидахе, 4, 14; 14, 1). Правда, не совсем ясно, о какой исповеди идет речь, но четко выражена мысль о необходимости церковного покаяния и исповеди вообще, а во втором отрывке — о литургической связи евхаристии и исповеди как взаимообусловленных актах.
Знаменитый церковный писатель III века Тертуллиан в своей беседе «О покаянии» среди необходимых для публичного покаяния действиях кающегося грешника говорит о необходимости повергаться перед пресвитерами (О покаянии, 9). «Необходимо, чтобы покаяние приносилось не только в совести, но исполнялось также и через некоторое действие. Это действие есть публичное исповедание, в котором мы исповедуем Богу свои грехи, не потому, что Он их не знает, но поскольку исповеданием приуготовляется прощение, из исповедания рождается покаяние, а покаянием умилостивляется Бог». В этом памятнике подробно выражена мысль о необходимости церковной исповеди как способе возвращения в Церковь, что равносильно примирению с Богом. Власть решить и вязать здесь принадлежит всей полноте Церкви.
О церковной исповеди как общеизвестном факте свидетельствует и Ориген. «В дополнение к этим (семи способам прощения грехов) есть нечто еще, хотя тяжелое и многотрудное: прощение грехов через покаяние, когда он (грешник) не уклоняется от объявления своего греха пресвитеру Господню и от поиска врачества. В этом случае исполняется также и то, о чем говорит апостол Иаков… («Гомилия на книгу Левит», 2, 4)
Святой Киприан Карфагенский также говорит об исповеди и покаянии как безусловно церковном акте, но акте примирения в исключительном случае отпадения от Христа во время гонений: «То же свидетельствует и апостол, говоря:
не можете Чашу Господню пити и чашу бесовскую; не можете трапезе Господней причащатися и трапезе бесовстей (1 Кор. 10, 21). Он же делает следующую угрозу упрямым и непокорным: иже аще яст хлеб сей, или пиет Чашу Господню недостойне, повинен будет Телу и Крови Господни (ср.: 1 Кор. 11, 27). Ни во что вменивши сие и презревши все это, прежде чем загладить свои грехи, исповедать свое преступление, очистить совесть таинством покаяния и возложением руки священнической умилостивить Господа, негодующего и угрожающего за нанесенное Ему оскорбление, — насилуют Тело Его и Кровь и, таким образом, руками и устами грешат теперь против Господа более, нежели тогда, когда отверглись Господа» (О падших, 15, 1). И хотя здесь говорится впрямую о Таинстве покаяния и, фактически, исповеди, ясно, что речь идет о исповедании исключительных грехов.
Известно, что в древней Церкви господствовал взгляд на покаяние, как на уникальный, практически неповторимый акт. Начиная с Ерма, такие церковные писатели, как Тертуллиан, святой Климент Александрийский, Ориген, святой Амвросий Медиоланский, блаженный Августин, Папа Сириций, свидетельствуют о возможности только одного покаяния в случае совершения тяжких грехов. Первоначально время покаяния и отлучения от евхаристии измерялось лишь одной мерой — сроком жизни кающегося. Только в начале IV века канонические правила святого Василия Великого назначают иные, гораздо более мягкие сроки исполнения епитимий, к тому же корректируемые искренностью и силой самого покаянного подвига.
Исповедание грехов и покаяние в древности, как правило, предполагало духовное наказание трех видов: 1) лишение на определенное время права делать приношения и участвовать в причащении (назначалось за менее важные преступления); 2) за более важные грехи Церковь временно запрещала присутствовать на собраниях верующих, особенно при литургии; 3) высшей степенью наказания за грехи тяжкие (убийство, прелюбодеяние), соединенные с нераскаянностью, было исключение из числа верных до предсмертного примирения.
Мы также знаем две главные разновидности публичной покаянной дисциплины на Востоке: это покаянная практика, ориентированная на Апостольские постановления, и очень широко распространенная на Востоке, а также четырехстепенная дисциплина покаяния, зафиксированная в канонических правилах святого Георгия Неокесарийского. Для Апостольских постановлений характерна определяющая роль епископа, в руках которого сосредоточивалась власть ключей — решить и вязать. Пресвитеры не играли практически никакой роли. Можно заключить, что для древнего церковного сознания в целом этот уникальный приоритет епископской власти в области сакраментального покаяния был фундаментальным понятием. Епископ совершает суд над грешником и заботится о его исправлении. Окончивших срок покаяния архиерей принимал через возложение рук. Эта преимущественная власть епископа отражается во всех древнецерковных свидетельствах.
К концу первой половины III века публичное покаяние на Востоке оформляется в виде особого чина принятия в Церковь. Поводом к распространению практики публичного покаяния послужило гонение императора Декия, во время которого оказалось очень много отрекшихся от Христа христиан.
Все христиане, своими грехами разорвавшие общение с Церковью, если искренне желали снова возвратиться в ее лоно, приходили к пресвитеру-духовнику с изъявлением желания покаяться. Духовник, убедившись в искренности желания пришедших, вносил их имена в церковный список для общего сведения и поминовения при богослужении, возлагал на них руки в свидетельство разрешения их от отлучения и принятия в число кающихся и отпускал. Принятые таким образом в число кающихся, они пребывали потом вне Церкви в подвигах поста, молитвы и милосердия.
Кающиеся плачущие могли входить только во внешний притвор (портик) храма, вне врат храма, где с плачем умоляли верных, и особенно предстоятелей Церкви, помолиться о них. Эта степень была подготовительной и как бы введением к собственно церковному покаянию (Григорий Чудотворец, прав. 11; Василий Великий, прав. 22).
Слушающим позволялось входить во внутренний притвор храма, стоять вместе с оглашенными, слушать с верными пение и чтение Священного Писания и поучения в продолжение первой половины литургии, после чего они выходили вместе с оглашенными (I Вселенский Собор, прав. 11 и 12).
Припадающие стояли в самом храме, в задней его части, и участвовали с верными в молитвах о кающихся. По окончании этих молитв они, получив благословение от епископа, удалялись из храма.
Купностоящие стояли с верными до конца литургии, не приступая только к Евхаристии (I Вселенский Собор, прав. 11; Анкирский собор, прав. 4).
Во все продолжение времени, назначенное для исполнения епитимии кающимися, Церковь возносила за них молитвы в храме между литургией оглашенных и литургией верных (Лаодикийский Собор, прав. 19).
Заключительным моментом покаяния по исполнении епитимии было то, что прошедшие все степени покаяния, в более или менее продолжительное время, публично кающиеся исповедовали свои грехи пред всей Церковью, получали разрешение, обыкновенно в четверг или пятницу Страстной седмицы, чрез возложение руки епископа и чтение разрешительной молитвы, и допускались к Евхаристии. Самое принятие кающихся в Церковь было не только общественным актом, но и входило в состав общественного богослужения и совершалось торжественным образом. После окончания гонений Церковь (в IV веке) распространила публичное покаяние не только за отпадение от веры, но и за другие преступления: идолопоклонство, блудодеяние, убийство, уклонение в ересь.
Наряду с публичным покаянием (общественным), в древней Церкви бытовало и частное покаяние, или исповедание грехов пред одним только епископом или пресвитером. Оно совершалось по желанию кающегося и состояло в открытии грехов и разрешении их с молитвою и возложением рук.
Практика публичного покаяния продолжалась в Церкви до конца IV века. При Константинопольском Патриархе Нектарии (398) была отменена должность пресвитера-духовника, а после этого постепенно уничтожились степени покаяния и обряды, которыми сопровождалось принятие в число публично кающихся. К концу периода Вселенских Соборов (VIII–IX веков) публичная исповедь окончательно исчезает и заменяется тайной.
Главным побуждением к отмене общественной (публичной) исповеди и замене ее тайной было то, что общественная исповедь превратилась в нелегкое испытание для христиан последующих времен. Многие начали избегать ее из‑за стыда или скрывали свои грехи. Кроме того, грехи, открываемые всенародно, могли послужить в соблазн для некоторых христиан, и чтобы спасительный для одних акт не стал источником соблазна для других, Церковь заменила публичную исповедь тайной. Следует принять во внимание и известный факт ослабления нравственной атмосферы в Церкви, связанного с расширением ее границ до имперских пределов.
В X–XII веках в Восточной Церкви покаяние и исповедь принимают те формы (духовничество духовников-священников из монашествующих и мирских и тайная исповедь), в каких они существуют потом целые века вплоть до настоящего времени: с правом духовника налагать тайную или открытую епитимии на тех христиан-грешников, которые прежде подвергались публичной исповеди.
Протоиерей Андрей Лобашинский