 |
|
преподобный Варсонофий Оптинский |
Оптинские старцы оставили нам в наследство свои взгляды и суждения как о литературе XIX века, так и о произведениях более ранних времён. Эти суждения поражают своим глубоким пониманием литературного творчества, личности авторов.
Как могли старцы иметь такое превосходное представление о литературе, проживая в монастыре? Многие Оптинские старцы были блестяще образованы. Например, преподобный Амвросий окончил духовное училище первым из 148 человек, затем учился в семинарии, знал пять иностранных языков. Таланты и интеллект сулили ему самое блестящее будущее в миру. Но будущий старец предпочёл жизнь духовную, монашескую.
Преподобный Варсонофий курс семинарии окончил третьим учеником, много читал, прекрасно знал мировую литературу. Затем была учёба в Оренбургском военном училище, штабные офицерские курсы в Петербурге. Постепенно повышаясь в чинах, он скоро стал начальником мобилизационного отделения, а затем и полковником. Увлекался классической музыкой и хорошо разбирался в музыке и литературе. Позднее, будучи старцем, отец Варсонофий часто говорил о пользе чтения для души, особенно советовал читать житий святых.
Некоторые из старцев, не имея высшего образования, тем не менее, занимались самообразованием. Преподобный Нектарий, например, не имел высшего образования, но, по благословению старцев, уйдя в затвор, прочитал всю библиотеку Оптиной пустыни. В Оптинской библиотеке в те годы было более 30 тысяч книг. Сначала преподобный Нектарий изучал творения святых отцов: аввы Дорофея, преподобных Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, Макария Великого, святителей Тихона Задонского и Димитрия Ростовского.
Через десять лет пребывания в затворе духовные отцы благословили его читать светских авторов и изучать светские науки. Видимо, для того, чтобы приобрести познания, которые могли бы ему помочь приводить к спасению души мятущейся и ищущей творческой интеллигенции. Так преподобный стал изучать географию, математику, иностранные языки, латынь, читать Данте и Шекспира, Пушкина, Гоголя, Достоевского.
В единственный час отдыха, после обеда, он читал Пушкина или народные сказки, Пушкина и Державина цитировал наизусть. Как-то преподобный сказал: «Многие говорят, что не надо читать стихи, а вот батюшка Амвросий любил стихи, особенно басни Крылова». И до последних дней своей жизни преподобный Нектарий просил привозить ему книги, интересовался направлениями современного искусства, расспрашивал о постановке образования в новое время. Окончив лишь сельскую церковно-приходскую школу, преподобный мог легко общаться с писателями, учёными.
Таким образом, хоть некоторые из старцев и не получили систематического образования, но благодаря самообразованию, а, главное, своей духовной мудрости, могли хорошо понимать направление писателей и поэтов, их внутреннее устроение, тончайшие движения их души. Могли дать совет о том, насколько полезно нам читать те или иные произведения.
Главный критерий – направленность к Богу
Оптинские старцы судили о творчестве писателя, исходя из многих критериев. Но главным критерием для них была направленность авторов к Богу. Этот вектор духовной направленности мог воспитывать в человеке лучшие чувства и будить совесть, побуждать к работе ум, обращаться к долгу, ответственности, любви. А направленный в противоположную сторону, мог уводить людей в пучину страстей и похоти, в глубины тёмных и мрачных теней подсознания.
Старцы высоко ценили лучших писателей, которые «поднимали над будничной серой обыденной жизнью и приводили к Богу». Старец Варсонофий в беседе объяснял это так:
«Опять повторяю: лучшие наши писатели стремились к Богу, хотя теперь как-то забыли об этом; студенчество сейчас ничего не читает и не имеет понятия ни о Шекспире, ни о Пушкине. А эти писатели могли бы поднять их от будничной серой обыденной жизни и привести к Богу».
Преподобный Варсонофий приводил примеры того, как чтение великих писателей облагораживает душу:
«Когда я был в гимназии, в моём классе были два товарища, отчаянные шалуны. В общем, они были добрые малые, и их шалости никогда не были скверными. Но вот начали замечать, что мальчики изменились: незаметно уже их прежних выходок, всё свободное от занятий время они стали проводить за чтением. Спросишь, бывало: «Что ты читаешь?». И получишь ответ: Пушкина, Никитина или вообще кого-нибудь из наших великих писателей. Под влиянием чтения даже лица их изменились, сделались более серьезными, осмысленными».
«Если чтение великих писателей так облагораживает душу, то не тем ли более облагородит и освятит её чтение Слова Божия и святых Отцов? Проникновение в Священное Писание вводит человека в глубину Богопознания и дарует ему такое блаженство, с которым не может сравниться никакая земная радость. Внешний мир с его красотами благотворно действует на человека, и душа, способная наслаждаться красотою мира, есть душа возвышенная, но человек, достигший совершенства, созерцает в душе своей такую красоту, перед которой видимый мир ничего не стоит».
Оптинские старцы и русские писатели
 |
|
Н. В. Гоголь |
Преподобный Варсонофий высоко оценивал творчество Гоголя. В одной из бесед старец подробно рассказывал о приезде Николая Васильевича в Оптину к старцу Макарию и о том, какой духовный перелом произошёл в великом писателе после этой встречи:
«…Есть предание, что старец отец Макарий предчувствовал приход Гоголя. Говорят, он был в это время в своей келлии, и, кто знает, не в этой ли самой, так как пришел-то Гоголь прямо сюда. Отец Макарий, быстро ходя взад и вперед по келлии, говорил бывшему с ним иноку:
– Волнуется что-то сердце у меня. Точно что-то необыкновенное должно совершиться, точно ждет оно кого-то.
В это время докладывают, что пришел Николай Васильевич Гоголь.
– Проси!
И вот Гоголь у Старца. Начинается беседа. Без свидетелей происходила она, никем не записана, но Бог присутствовал во время неё невидимо, и Божественная благодать преобразила душу Гоголя.
Как бы я желал, да и вы, я думаю, тоже не отказались бы послушать эту замечательную беседу великого Старца с великим писателем. Вероятно, была она весьма содержательна и представляла величайший интерес. Старец Макарий в высшей степени обладал даром властного слова, и речи его оказывали огромное влияние на душу слушателя. Выйдя от Старца, Гоголь говорил:
– Да, мне сказали правду, это единственный из всех известных мне людей, кто имеет власть и силу повести на источники воды живой.
И Гоголь переродился. Он сам говорил: «Вошёл я к Старцу одним, вышел другим».
Гоголь хотел изобразить русскую жизнь во всей её разносторонней полноте. С этой целью он начал свою поэму «Мёртвые души» и написал уже первую часть. Мы знаем, в каком свете там отразилась русская жизнь: плюшкины, собакевичи, ноздревы, чичиковы – вся книга представляет собой душный и тёмный погреб пошлости и низменности интересов. Гоголь сам испугался того, что написал, но утешал себя тем, что это только накипь, только пена, снятая им с волн житейского моря. Он надеялся, что во втором томе ему удастся нарисовать русского православного человека во всей его красоте, во всей чистоте. Как это сделать, Гоголь не знал.
Около этого времени и произошло его знакомство с батюшкой отцом Макарием. С обновлённой душой уехал Гоголь из Оптиной, но не оставил мысли написать второй том «Мертвых душ» и работал над ним. Но потом, чувствуя, что ему не по силам воплотить во всей полноте тот идеал христианина, который жил в его душе, он разочаровался в своем произведении, – вот причина сожжения второго тома «Мертвых душ».
…Есть предание, что незадолго до смерти он говорил своему близкому другу:
– Ах, как я много потерял, как ужасно много потерял!
– Чего? Что вы потеряли?
– Оттого, что не поступил в монастырь. Ах, отчего батюшка отец Макарий не взял меня к себе в Скит?
Неизвестно, заходил ли раньше у Гоголя с батюшкой отцом Макарием разговор о монашестве, неизвестно, предлагал ли ему Старец поступить в монастырь; очень возможно, что отец Макарий и не звал его, видя, что он не понесёт трудностей нашей скитской жизни».
И старец Варсонофий делал вывод:
«Наш великий писатель Гоголь переродился духовно под влиянием бесед со старцем Макарием, которые происходили в этой самой келлии. Великий произошёл в нем перелом. Как натура цельная, не разорванная, он не был способен на компромисс. Поняв, что нельзя жить так, как он жил раньше, он без оглядки повернул ко Христу и устремился к Горнему Иерусалиму. Из Рима и святых мест, которые он посетил, он писал друзьям своим, и письма эти составили целую книгу, за которую современники осудили его. Гоголь еще не начал жить во Христе, он только пожелал этой жизни, и уже мир, враждебный Христу, воздвиг гонение против него и вынес ему жестокий приговор, признав его полусумасшедшим».
 |
|
А.С. Пушкин и митрополит Филарет |
Преподобный Варсонофий много размышлял о таланте Пушкина, рассказывал о назидательных случаях из жизни великого русского поэта в своих беседах.
С грустью говорил старец о том, что Пушкин «много увлекался временною красотою», сожалел о том, что великий поэт, будучи аскетом в душе, вынужден был вести жизнь шумную, светскую. Преподобный Варсонофий особенно высоко ценил те стихи Пушкина, в которых поэт поднимался над «тленным, земным», и выражал ему тёплую благодарность за стихи, написанные под впечатлением слов митрополита Филарета. Старец даже выражал надежду на то, что за это «чудное стихотворение, наверное, многое ему простил Господь» и рассказывал о его создании так:
«Однажды митрополит Филарет говорил проповедь в Успенском соборе. Пушкин стоял, скрестив руки, боясь проронить хотя бы слово. Возвращается он домой.
– Где ты был? – спрашивает жена.
– В Успенском соборе.
– Кого там видел?
– Ах, оставьте, – сказал Пушкин и, положив голову на руки, зарыдал.
– Что с тобою? – удивилась жена.
– Ничего, дай мне бумагу и чернила. – И под впечатлением слов митрополита Филарета Пушкин написал свое чудное стихотворение, за которое, наверное, многое простил ему Господь.
В часы забав иль праздной скуки
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Последнее четверостишие особенно замечательно:
Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует:
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.
Первоначальный вариант данной строфы таков:
Твоим огнем душа согрета
Отвергла мрак земных сует:
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.
Пушкин, конечно, не слышал серафимского пения, но, очевидно, подразумевает под этим нечто великое, с чем только и можно сравнить слова митрополита Филарета. Мы благодарны Пушкину, что он оставил нам такой памятник о митрополите Филарете».
Преподобный Варсонофий неоднократно обращался к творчеству М.Ю.Лермонтова. Старец видел гениальность поэта, его озарения, его тоску о Боге:
«По блаженной жизни тоскует теперь на земле человеческая душа. Есть предание, что раньше, чем человеку родиться в мир, душа его видит те небесные красоты, и, вселившись в тело земного человека, продолжает тосковать по этим красотам. Так Лермонтов объяснил присущую многим людям непонятную тоску. Он говорит, что за красотой земной душе снился лучший, прекраснейший мир иной. И эта тоска по Боге – удел большинства людей».
Преподобный Варсонофий высоко оценивал такие стихи М.Ю. Лермонтова как «Когда волнуется желтеющая нива...» и «По небу полуночи ангел летел…». О втором стихотворении он говорил в беседе с духовным чадом:
«Когда я жил ещё в миру, то был однажды в одном аристократическом доме. Гостей было много. Разговоры шли скучнейшие. Передавали новости, говорили о театре, и т.п. Людей с низменной душой удовлетворял этот разговор, но многие скучали и позёвывали. Один из гостей обратился к дочери хозяина дома с просьбой сыграть что-нибудь. Другие гости также поддержали его. Та согласилась, подошла к дивному концертному роялю и стала петь и играть:
По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел.
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов,
О Боге Великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятиях нёс
Для мира печали и слез;
И звук его песни в душе молодой
Остался – без слов, но живой.
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Пела девушка, и окружающая обстановка так подходила к этой песне. Всё это происходило на большой стеклянной террасе; была ночь, из окон был виден старинный дворянский сад, освещённый серебряным светом луны... Я взглянул на лица слушателей и прочел на них сосредоточенное внимание и даже умиление, а один из гостей, закрыв лицо руками, плакал, как ребенок, а я никогда не видел его плачущим. Но отчего же так тронуло всех пение это? Думаю, что произошло это оттого, что пение оторвало людей от земных житейских интересов и устремило мысль к Богу, Источнику всех благ».
Преподобный высоко оценивал стихотворение «В минуту жизни трудную» и предполагал, что речь идёт об Иисусовой молитве:
«Наш известный поэт Лермонтов испытывал сладость молитвы и описал её в стихотворении своем:
В минуту жизни трудную,
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненья далеко –
И верится, и плачется,
И так легко, легко...
(«Молитва», 1839 г.)
Преподобный Варсонофий вспоминал и о Достоевском, о его встрече с преподобным Амвросием. Старец верил, что великий писатель спасся:
«Достоевский, который бывал здесь и сиживал в этом кресле, говорил отцу Амвросию, что раньше он ни во что не верил.
– Что же заставило вас повернуть к вере? – спрашивал его отец Амвросий.
– Да я видел рай, как там хорошо, как светло и радостно! И насельники его так прекрасны, так полны любви. Они встретили меня с необычайной лаской. Не могу я забыть того, что пережил там, и с тех пор повернул к Богу.
И, действительно, он круто повернул вправо, и мы веруем, что Достоевский спасся».
Преподобный Нектарий, по воспоминаниям своих духовных чад, нередко высказывался о писателях и поэтах. Его высказывания и оценки духовны и назидательны. Поэтесса Надежда Павлович в своих воспоминаниях писала о словах старца, который любил цитировать из “Гамлета”:
Есть многое на свете, друг Горацио,
Что и не снилось нашим мудрецам.
Она же вспоминала о преподобном Нектарии: «Он говорил о необходимости для писателя продумывать каждое слово: “Прежде чем начинать писать, обмакните перо семь раз в чернильницу”».
Литературные взгляды и исполненные глубокой мудрости оценки творчества русских и мировых писателей и поэтов не только влияли на литературные процессы прошлого – они не менее актуальны и сейчас. Эти оценки позволяют нам составить правильное, духовное представление о литературных произведениях и звучат для современных литераторов как духовное завещание и напутствие.
Преподобные отцы наши, старцы Оптинские, молите Бога о нас, грешных!