«Божественную же пия Кровь ко общению, первее примирися тя опечалившим»,— эта молитва читается перед самым Причащением Святых Христовых Таин. Но всегда ли мы обращаем внимание на эти слова — «первее примирися»? Мы исповедались, да, мы перечислили «текущие» грехи, насколько смогли их увидеть, но примирились ли мы внутренне со всеми, с кем у нас случались в жизни конфликты, кто причинил нам боль и ущерб?
Предположим, что мы честно поразмыслили, поискали в случившемся конфликте свою вину, что-то нашли и исповедали, в остальном, как нам представляется, виноват только наш «оппонент». И с этим твердым убеждением мы идем к Чаше… а не остановиться ли? Не вспомнить ли, что говорил Спаситель:
Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой (Мф. 5, 23–24).
Можно ли причащаться, не помирившись? Такой вопрос задала недавно одна моя знакомая: у нее не ладятся отношения со свекровью, дамой, и впрямь, весьма тяжелого характера. На лице у этой моей собеседницы — очень доброй, открытой, искренней женщины — отражалось сильнейшее смущение.
Зато другая моя знакомая причащается, не колеблясь, хотя давно находится в состоянии лютой войны с родной сестрой. Отношения испортил квартирный вопрос: не смогли полюбовно поделить родительское жилье и дачу. «Она виновата, а не я; я по отношению к ней вела себя абсолютно порядочно; почему я-то причащаться не могу?!»
Раз в году, Прощеным воскресеньем, мы просим прощения — как правило, у «своих», то есть у единоверцев: они понимают, а остальные не поймут. А чтоб накануне Приобщения позвонить кому-то внешнему, непонимающему, да к тому же кругом против нас неправому и, не вникая в его неправоту, извиниться… Нет, на это нас не хватает. В лучшем случае мы кланяемся и шепчем «простите» тем, кто стоит за нами в очереди на исповедь.
Можно ли причащаться, не примирившись с кем бы то ни было? Считать ли себя примирившимся, если обида не оставляет и мучает? Как справиться с этой обидой? А как быть, если конфликт принципиален, и извинения перед «той стороной» кажутся предательством? Наконец, что делать, если человек, с которым вышел конфликт, отказывает нам в прощении и мире? На эти вопросы отвечает
священник Александр Домовитов, ключарь Свято-Троицкого собора в Саратове.
— «Первее примирися» — что это означает? Даже и неверующий человек, если он не лишен совести, согласится, что нужно извиниться, если кого-то обидел. Но здесь речь о другом: нам предлагается примириться, и именно первыми примириться не с теми, перед кем виноваты мы, а с теми, кто опечалил нас. Мы не виноваты, но мы все равно должны искать мира. И Спаситель не говорит: если вспомнишь, что ты обидел чем-то брата, пойди и извинись. Он говорит иначе:
вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя. Кто из вас двоих больше виноват, ты или брат,— этому в данном случае просто не придается значения.
Когда человек первым идет на примирение с тем, кто виновен перед ним, он делает это не только ради себя, не только ради спасения собственной души, но и ради того, другого человека: он именно его пытается спасти от греха, поддержать. Ведь не всегда наш обидчик способен первым осознать свою вину перед нами и извиниться — вполне возможно, что у него не хватает на это нравственных сил, что он еще только на пути к этому. А наш поступок может очень многое в нем изменить, он станет по-другому смотреть на самого себя.
Такое поведение — первым искать мира с опечалившим — есть поведение человека, более близкого к совершенству, нежели тот, кто способен только извиниться перед потерпевшими от него. В пятой главе Евангелия от Матфея мы находим и заповеди блаженств, и призыв
будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48). Примириться первым, невзирая на то что ближний виноват перед тобою,— это ведь путь Самого Христа. Это путь Бога, Который первым сделал шаг примирения — шаг в отпавшее от Него человечество, заведомо жертвенный шаг. Господь молился за тех, кто его распинал, и мы хотя бы в малой степени должны поступать так: первыми примиряться с обидчиками, с опечалившими нас.
Если человек, с которым мы пытаемся примириться, отказывается нас услышать, упорствует в своих враждебных чувствах к нам — это, выражаясь современным языком, его проблемы. Чтобы лучше увидеть, что происходит с человеком, сознательно отказывающимся от примирения, вспомним эпизод из Киево-Печерского патерика: тяжело больной, умирающий монах просит прощения у человека, с которым враждовал, тот отвечает: «Нет тебе моего прощения ни в этой жизни, ни в будущей!». И тут же падает замертво. А больной исцеляется, встает с одра болезни и рассказывает своим братьям, что видел Ангела с копьем, поразившего того монаха сразу после страшных слов «ни в этой жизни, ни в будущей». А история первых веков христианства сохранила для нас эпизод, когда ведомый на казнь христианин лишился мученического венца и погиб — потому что отказался перед смертью помириться с братом. За тех, кто отказывается простить и помириться, нужно молиться обязательно, но для того, чтобы молиться, нужно самому простить, «оставить долги», как сказано в молитве, услышанной учениками Христовыми непосредственно от Него.
Об упомянутой выше женщине, той, которая боится причащаться, поскольку находится в конфликте со свекровью, можно сказать, что ее состояние — верно, правильно. Мы должны бояться причаститься недостойно: апостол Павел писал во втором послании христианам Коринфа
да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем (2 Кор. 11, 28–29). Святые Таины не зря называют не только святыми, но и страшными. Однако если христианка, о которой идет речь, сама сделала все, что в ее силах, для восстановления мира со свекровью, и причина раздора только в последней — тогда препятствий для Причащения Христовых Таин нет и не должно быть. А что касается второй женщины, не поделившей наследство с родной сестрой, можно сказать, что не сестра, а она находится в беде:
какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? (Мф. 16, 26).
Перед Причащением действительно нужно вспомнить все конфликты, стычки, случившиеся за «отчетный период». Прощеное воскресенье — лишь раз в году, но в некоторых монастырях чин прощения совершается каждый вечер. Ничто не мешает нам устроить себе маленькую «прощеную субботу» перед Причащением Святых Христовых Таин, а еще лучше — сразу после конфликта, в тот же день:
солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф. 4, 26). Ничто нам не мешает, кроме нашего собственного самолюбия, оно-то и встает преградой в нашем сердце.
Чувство обиды, подчас неотступное, преследующее годами, говорит о том, что человек не справился с гордыней, и гордыня не дает ему посмотреть на произошедшее иначе. Ведь на самом деле абсолютное большинство наших конфликтов происходит по обоюдной вине. А если нас преследует обида, если дня не проходит, чтобы мы об этой обиде не вспомнили,— тогда мы впадаем в самооправдание, возвышая себя над тем человеком, и усугубляем этим самооправданием и самовозвышением свой грех. Перед исповедью, перед Причащением нужно обязательно посмотреть на свои обиды с другой стороны: а может быть, я сам неправ? Когда у человека появляется хотя бы сомнение в своей правоте, это уже шаг к исправлению.
Как быть, если конфликт представляется нам принципиальным, если мы вступили в него не ради собственных интересов или собственного самолюбия, а ради правды и справедливости? Если мы просто назвали вещи своими именами, сказали необходимую правду, защитили того, кто нуждался в защите? Нужно ли в этом случае просить прощения у тех, кого мы, мягко говоря, задели? Ведь мы иначе поступить не могли!
Я полагаю, что и в этом случае надлежит попросить прощения и предложить этому человеку решить все проблемы мирным путем, никого не унижая и не оскорбляя. Здесь важно понять, что на самом деле не защита справедливости не дает нам это сделать, а наши амбиции. Мирным путем мы скорее, успешнее защитим и тех, кто нам дорог, и то, что нам дорого. И это будет на пользу всем — и тем, кого мы защищали, и тем, от кого мы кого-то защищали, и нам самим, и правде Божией. Для верующего человека нет множества правд, нет «твоей правды» и «моей правды», есть одна правда — Божия, вот ее-то нам и надо защищать. Настаивая на своей правоте, человек ставит «свою правду» выше Божией. Поэтому не надо слушать лукавого, который нашептывает: «Ты не должен извиняться, потому что ты прав».
Мне как священнику неоднократно приходилось говорить прихожанам: если вы хотя бы позвоните, извинитесь, попытаетесь помириться, вы будете причащаться, а если нет — вы не можете участвовать в Евхаристии. Я не думаю, что это «жесткий подход». Если человек находится в состоянии вражды и отказывается от мира, это означает, что он осуждает ближнего, ставит себя выше его, а о правде говорит, что она на его стороне.
У святителя Иоанна Златоуста есть такая мысль: прежде чем делать дело Божие, исполни дело человеческое. Вернемся к словам Спасителя о даре, который необходимо временно оставить перед жертвенником: говоря это, Он прежде всего заботится о наших душах. Ведь Богу, по сути, не нужны те дары, которые мы приносим в храм, Бог не испытывает нужды ни в чем; но Ему важно, чтоб души наши пребывали в мире. Если мира в душе нет, дар, принесенный к жертвеннику, теряет всякий смысл.
Жертва Богу — дух сокрушенный (Пс. 50, 19), а о каком сокрушенном духе можно говорить, если мы «против всех кругом правы»?
Марина Бирюкова