Мытарство осуждения. Фреска Рильского монастыря, Болгария
То и дело, когда заходит речь о грехе осуждения, непременно звучит вопрос: «А если я правду говорю? А если все на самом деле так и есть? И я злодея называю злодеем, а негодяя — негодяем. Или просто негодные дела называю негодными делами. В чем тогда мой грех, когда все оно так и есть? Это же ведь просто констатация, не более того!» Но если бы Господь говорил как о грехе лишь об осуждении несправедливом, когда мы неверно оцениваем ближнего или дальнего, то Он назвал бы это не осуждением, а оклеветанием. Так что, выходит, все равно грех.
Ради чего мы о ком-либо судим? Ради того, чтобы дать выход своим эмоциям или, что в данном случае то же, страсти? Или ради того, чтобы подчеркнуть — хотя бы для себя самого — тот факт, что мы лучше на фоне нами оцениваемого человека? Или потому, наконец, что нам больше не о чем поговорить? И вообще — почему разговор так часто к осуждению скатывается, к перемыванию чьих-то костей, к пересудам недостойным? Словно магнитом каким-то в эту сторону все тянет. И кто тянет-то? Известно, кто. Тот, кто знает, что за «всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф. 12, 36) и хочет, чтобы были мы при этом ответе — безответны. И еще знает — что ничто не обнажает нас настолько от Божественной помощи, не делает такими беззащитными и бессильными, как эта бесполезная страсть. Да… Он все это знает и помнит куда лучше нас и куда настойчивей в достижении своих целей.
Пишет святитель Василий, что есть три случая, когда можно по необходимости «говорить о человеке плохо» и, если мы в своей оценке верны, не погрешить. Во-первых, если мы это говорим человеку в лицо с тем, чтобы он мог исправиться. Во-вторых, если говорим тому, кто способен его исправить. В-третьих, если предостерегаем кого-то, кто может от него пострадать. Причем и в этих трех случаях не согрешим мы на самом деле только тогда, когда действуем без страсти, тем паче без ожесточения, а с состраданием и любовью… Но даже если и так, то все равно тяжесть на душе остается, и сумрак какой-то, и ощущение собственной нечистоты… Потому как тяжелое это дело — судить, как неправедно, так и праведно. Словно ношу на себя какую-то взваливаешь, чужую и явно лишнюю, и гнет она тебя к земле, и на небо смотреть возбраняет. Оттого-то и освобождает нас от этой обязанности Господь, заповедуя: «Не судите…».
Игумен Нектарий (Морозов)